Как трудно связать то, что совершается теперь, и то, что было когда-то…
…Эту славу выноса Плащаницы и тот ужас, человеческий ужас, охвативший всю тварь: погребение Христа в ту единственную, великую неповторимую Пятницу.
Сейчас смерть Христова говорит нам о Воскресении, сейчас мы стоим с возжженными пасхальными свечами, сейчас самый Крест сияет победой и озаряет нас надеждой — но тогда было не так.
Тогда на жестком, грубом деревянном кресте, после многочасового страдания, умер плотью воплотившийся Сын Божий, умер плотью Сын Девы, Кого Она любила, как никого на свете — Сына Благовещения, Сына, Который был пришедший Спаситель мира.
Стоя перед Плащаницей Христа, мы умолкаем.
Больше не нужно слов, Он всё сказал. Больше не нужно и действий, ибо Он сегодня все сделал за нас. Мы можем позволить себе слезы и скорбь, мы можем позволить себе тишину, мы можем, наконец, попытаться услышать то, что так давно не позволяли себе услышать: время беззвучия, когда все умолкает.
Время, когда Бог взошел на Крест и принял смерть.
Время, когда время остановилось.
…Эту славу выноса Плащаницы и тот ужас, человеческий ужас, охвативший всю тварь: погребение Христа в ту единственную, великую неповторимую Пятницу.
Сейчас смерть Христова говорит нам о Воскресении, сейчас мы стоим с возжженными пасхальными свечами, сейчас самый Крест сияет победой и озаряет нас надеждой — но тогда было не так.
Тогда на жестком, грубом деревянном кресте, после многочасового страдания, умер плотью воплотившийся Сын Божий, умер плотью Сын Девы, Кого Она любила, как никого на свете — Сына Благовещения, Сына, Который был пришедший Спаситель мира.
Стоя перед Плащаницей Христа, мы умолкаем.
Больше не нужно слов, Он всё сказал. Больше не нужно и действий, ибо Он сегодня все сделал за нас. Мы можем позволить себе слезы и скорбь, мы можем позволить себе тишину, мы можем, наконец, попытаться услышать то, что так давно не позволяли себе услышать: время беззвучия, когда все умолкает.
Время, когда Бог взошел на Крест и принял смерть.
Время, когда время остановилось.